Врач из Мариуполя про работу во время войны, смерть и сильных людей
Материал Еврорадио
За 33 дня войны на месте украинского Мариуполя остались одни руины. Как рассказал президент Украины Владимир Зеленский, там повреждено 90% зданий. Но ещё ужаснее то, что пришлось пережить (а многие переживают прямо сейчас) местным жителям. Голод, холод, бесконечные обстрелы, боль, страх и смерть. Жительница Мариуполя, которая смогла выбраться из пекла 11 дней назад, рассказала в своем твиттере о том, как в её дом пришла война и как ей удалось выжить. Еврорадио публикует выдержки.
“Я врач-неонатолог — выхаживаю крох, которые родились преждевременно. Мы их называем “ранние птички”. Работала в перинатальном центре на окраине города [местные этот район называют Пентагон. — Еврорадио].
25 февраля я дежурила с заведующей. Связи с ней до сих пор нет. В Пентагоне уже не было света, тянули на генераторе. Связь ещё была. Мы эвакуировали людей. Кто полегче, выписывали домой, среднюю тяжесть и тяжёлых переводили в третью больницу в центр. Крайне тяжёлых — у нас было двое детей на ИВЛ, перевели в реанимацию той же больницы. Нам дали палату и аппараты, только нужен был свой пост — врач и медсестра.
Не хочу в хронологии упустить Вероничку, мою медсестру и студентку. Мы с ней были на дежурстве 22 февраля. Она не находила себе места. Кажется, она чувствовала, что война заберёт у неё всю семью. Её родной брат, жена брата с матерью и бабушкой, их дочка Варя, которую совсем недавно мы с Вероникой принимали, погибли.
26 февраля вечером мне позвонила Катя, моя медсестра, попросилась с семьёй переночевать. Мы жили в центре, там было ещё безопасно. Отовсюду были слышны звуки войны, но прилётов к нам ещё не было. Они с Курчатова. Дальше мы так и были двумя семьями. Катя приехала с мужем, дочкой Наташей и целым зоопарком. Семь новорождённых щенков-лабрадоров, их мама и морская свинка.
6 марта мне нужно было идти на работу в больницу. В центре уже вовсю стреляли “Грады” и миномёты. Бежать недалеко, но муж не хотел отпускать. Потом сдался. Перебежками я дошла. Там Юля [коллега. — Еврорадио]. Её уже трое суток не менял никто. Она не поверила своим глазам, что я пришла.
Мы всегда любили работать в смене с Юлей. Ставили венфлоны, переинтубировали, навели порядок — и казалось, что этот ад застыл в нашей палате. Сегодня я узнала, что обе эти девочки [из реанимации. — Еврорадио] умерли.
Выйдя из палаты, поняли, что ад никуда не ушёл. В больницу привозили всех. За эти сутки человек 20. В импровизированной столовой непьющий анестезиолог молча выпил 50 граммов. “Привезли из-под завалов… Дитё, я ей амбушкой [мешок Амбу — ручное устройство для временной искусственной вентиляции лёгких. — Еврорадио] вдох, а там пыль”.
Хирург, пробегая по коридору, крикнул: “Где мои студенты? Там ампутация ноги у женщины, зовите, где ещё увидят”. Надеюсь нигде и никогда.
Про медсестру из операционной мне рассказали. Она сидела среди ампутированных ног и рук, разложенных по пакетам. Казалось, что она пьяна. Но её психика просто не выдержала.
Врачи ходили чёрные. Они жили в больнице со своими семьями. Среди них “дитё полка”. Этого мальчика привезли с улицы. Дорогая коляска, новые и чистые вещи, в которых записка: “Спасите моего сына!” Мальчику около года. Что случилось, наверно, мы так и не узнаем.
Вечером по отделению ходил заведующий анестезиологией и звал на борщ, который принесла его жена. Я не знаю, как она его сварила и из чего, но это был подвиг. Очень вкусный!
Мужчины в перчатках периодически ходили грузить трупы в подвал. Я не спускалась. Мне казалось, что потом в нормальную жизнь мне уже не вернуться.
7 марта нас никто не сменил. Мы дежурили. День был такой же: привозили, оперировали, сносили… Ночью мы с Юлей легли на кровать и болтали о том, как будем дальше жить. На фоне всё гремело.
Отключили газ — последнее благо цивилизации. Поэтому обед нам с Юлей своим пришлось готовить на костре. Мой подъезд просто невероятно организовался. У кого-то ещё было мясо! Накормив своих, я побежала обратно на работу.
8 марта мы очень ждали, что нас сменят, ведь должна была прийти наша заведующая. Она и в мирной жизни герой! Самоотверженная, смелая, готовая в любое время суток бежать на помощь детям. Шёл десятый час, мы с Юлей настроились на новую смену, но вошла она, обняла нас по-матерински. Я верю, что вы живы и я ещё вас увижу.
Мы ещё час сидели за столом и рассказывали про всё, что увидели в стенах больницы. Она принесла немного коньяка и орешков, налила нам по 50 граммов. Потом пошла заниматься своим любимым делом.
Выйдя из больницы, мы с Юлей обнялись. Она уезжала с мужем нашей коллеги в посёлок Моряков. С того момента она пропала. Её долго искали. К счастью, нашли.
Март не радовал погодой, дети мёрзли. Наши мужчины провели день в поисках еды, где-то “отхватили” картошку, пять кусков сыра, яблоки и мандарины.
Ночью обстрелы становились всё громче и чаще. С 9 марта центр города стали бомбить авиацией. Думаю, кадры роддома все видели. Это и есть третья больница. Мой дом через дорогу.
Взрывная волна заставила нас спуститься в убежище. Оно возле Дома связи. Нас там было около 290 человек. Вот эту жизнь трудно будет вычеркнуть из памяти.
Самое тяжёлое время — это утро. Первое — покормить детей. На днях был снег, и дождевой водой мы мыли посуду. Мужчины сливали бойлеры, батареи. Добыть воду стало главной целью дня. Муж выходил под убежище готовить на костре, мне не давал. Бомбили каждые 15 минут.
Возле соседнего убежища снаряд попал в парней — одного убило. 36 лет вроде было. Одного ранило, он позже умер. Был ещё один раненый, не знаю, выжил ли.
В туалет ходили на ведро. Ох уж это ведро…Ты знаешь, что нужно вынести его на улицу, где с неба постоянно падают бомбы. Ноги ватные, они не идут.
Стали болеть дети. Меня часто звали, говорили, рвота, температура, не пьёт. Благо у меня были растворы, антибиотики и даже пару перчаток и венфлонов. Всех вылечили. А я нашла свой фронт.
Вечером я играла со щенками. Мне казалось, что это единственное, что связывает меня с мирной жизнью. Мне кажется, мы так и останемся для всего бункера “семьёй с лабрадорами”.
Первую неделю мы все комплексовали из-за немытой головы. Спустя три недели мне уже было всё равно. Я хотела, чтобы этот ад закончился, и всё.
Точное число не помню, к нам приехала женщина. Под обвалом погибла её семилетняя дочь.
15 марта у девочки Кристины из нашего бункера был день рождения. Ей подарили воду, пять литров. Она плакала.
В три часа ночи в девятиэтажку, под которой было наше убежище, прилетело и начался пожар. Спасаясь, мы выбежали на улицу. Там был ад. За день прошёл слух, что люди прорываются через Мелекино. Решили пробовать. Я обняла дочь с мыслью: если снаряд, умрём вместе”.
