«Еще неделя такой жести, и он просто сошел бы с ума»: жена бойца из полка «Азов»
Материал Hromadske
Семь кругов ада, адский ад, обстрелы с неба, моря и суши, сожженные до костей люди, 70 погибших за один авиаудар, побратим на руках истек кровью, потому что оторвало ноги. Так все ужасы последних недель на «Азовстали» описал Наталье Зарицкой ее муж Богдан — боец полка «Азов». В последний раз весточку от него Наталья получила восемь дней назад.
hromadske поговорило с Натальей про плен, об информации, которая есть у родных об условиях содержания бойцов, вышедших с «Азовстали», а также про веру увидеть своих мужчин дома.
Дальше — прямая речь Натальи Зарицкой, жены бойца «Азова»
Фото: AP Photo / Emrah Gurel
Из тридцати двух погибли двадцать четыре
Последний раз мой муж выходил на связь 17 мая. В это время я была в кабинете посла Украины в Турции. Неожиданно — до того не было десять дней связи, — 17 мая муж написал (что для него совсем не характерно, на почту) два письма. Написал, что будет выполнять приказ. Что есть команда: чтобы сохранить жизнь, нужно идти в плен.
Он описал страшные вещи — сказал, что те ребята, которых я знала, с которыми он служил раньше во взводе, с которыми он жил в комнате, включая командира, погибли. Сказал, что из тридцати двух парней двадцать четыре погибших. Это только в одном взводе, где он раньше был.
Из восьми оставшихся в живых ребят — у семерых ранения разной степени тяжести. Сказал мне найти родственников двух ребят. С одним парнем все нормально: жив, маму я отыскала. У него было легкое осколочное ранение нижних конечностей. А еще одному оторвало ноги. В общем, двоим оторвало ноги, и один из них истек кровью на глазах у моего мужа. Это было ужасно читать.
«Не плачу, не истерю, но у меня ноги подкашиваются от вида мужа»
Муж сказал, что еще неделя такой жести, и он просто сошел бы с ума. А так, в принципе, сохраняет ясное сознание, дал знать, что с ним все хорошо, что руки-ноги целы. Ну, мы так пишем, знаете, «норм», короткими сообщениями: «Я норм, жив-здоров». Это значит, что руки-ноги на месте, а что дальше — неизвестно.
Похудел на 20 килограммов — это он мне еще в середине апреля писал. А крайнее фото он мне сбрасывал, кажется, 7 мая. Он просто желтый и исхудавший. Те фото, что были в середине февраля, в первые дни войны, и те фотографии, которые сейчас, начало мая и середина апреля… Нет, я не плачу, не истерю, но у меня ноги подкашиваются от вида мужа.
Говорил, что за неделю от одного авиаудара погибли 70 человек, 17 из тех побратимов, с которыми он служил, из того взвода. Сказал, что был какой-то напалм, что выжег их до костей — остались только кости. Он был очевидцем этого. Он и раньше отмечал, что ситуация уже не критическая, а сверхкритическая, что это ад, семь кругов ада просто.
Фото: Russian Defense Ministry Press Service via AP
Фото: Russian Defense Ministry Press Service via AP
Фото: Russian Defense Ministry Press Service via AP
«Наташа, я бы даже застрелился»
Говорил, что надстройки над заводом разрушены, и бомбы попадают теперь прямо в бункеры. Раньше мне говорил: «Наташа, я бы даже застрелился, если бы была такая команда, это было бы легкое решение, самое легкое. Единственное, что от этого удерживало и меня, и побратимов, что государство нам не выплатит, семьям не выплатит компенсацию». Это они очень за нас переживают, как мы тут будем.
Говорил, что это просто невероятный ужас был. И говорил, что перспектива сидеть без ног, истекать кровью без лекарств и ждать верной смерти, когда к тебе оккупант постучится автоматом в дверь — это… ну вы сами понимаете.
Еще говорил, что за день до связи был ужас, и за неделю до того был ужас: постоянная бомбардировка, авианалеты, штурмы пехотой, обстрелы с земли, с неба, с воды, с моря, корабельной артиллерией. Сказал, что худшее началось, когда оккупантам удалось захватить так называемую шлаковую гору на территории завода — с нее было хорошо корректировать огонь и вести обстрелы. Вот с тех пор для них началось что-то еще жарче ада.
Успокаивающий рюкзак с книгами
Он написал, что уничтожит телефон, все аксессуары. Написал, что разрешили взять маленький рюкзачок с вещами. У моего мужа есть чувство юмора: сказал, что у него было два рюкзака с собой — тревожный и успокаивающий с книгами. Я не знаю, каким чудом он сохранил учебники по немецкому и английскому языку, которые я ему прислала. Он сказал, что в плен возьмет с собой учебники, а я себя теперь корю, что, может, надо было избавиться от учебника по немецкому языку: точно скажут, что он неофашист — вот, мол, связь с Германией.
После того как я получила два письма, он написал мне с другого номера, не со своего. Но я знаю, что это он: мы общаемся на тайном языке, на котором только мы можем говорить. То есть, это точно, железобетонно он писал. Мы тогда были вчетвером в Турции с другими девушками (это были жена пограничника, жена морпеха из 36-й бригады, мама азовца, и я — жена азовца, то есть такая сборная по защите защитников Мариуполя), то им тоже мужчины где-то плюс- минус через два-три часа отписали, что такая же команда была дана. Мы очень переживали — пока нет списков, и точно ли они вышли. Поскольку намерение было, но вышли ли они и где они сейчас, я не знаю.
Мы точно знаем, что выходили они по частям, что их было много, что невозможно было всем за день выйти. То есть это должен быть длительный процесс.
Фото: Russian Defense Ministry Press Service via AP
Фото: Russian Defense Ministry Press Service via AP
Фото: Russian Defense Ministry Press Service via AP
Все усилия — чтобы вернуть азовцев домой живыми
Власть, по моему убеждению, делает те шаги, которые нужно. Мы направляем наши усилия в единое русло… У меня тут дома целый штаб, куча звонков на три мессенджера одновременно. Позиция была такова: действовать в унисон с командованием полка и защитников, чтобы тема Мариуполя не сходила с уст. Есть определенные гарантии, что если к проблеме приковано внимание, значит, хоть есть какая-то надежда, что оккупанты не посмеют уничтожить наших ребят, потому что прецеденты уже были.
Цель нашей поездки в Турцию — просить те страны (а их очень немного, их можно на пальцах одной руки пересчитать), которые могут вести диалог с путиным, о процедуре экстракции, или о чем-то вроде этой процедуры, когда военные вывозятся на территорию третьей страны с гарантией, что они больше не будут участвовать в боевых действиях до конца войны.
Но мы знаем, что с россией очень сложно говорить. Мы благодарны турецким лидерам и народу Турции за те шаги, которые уже были предприняты, за попытки наладить диалог. Турция была готова принять наших бойцов, об этом говорил Мустафа Джемилев на пресс-конференции.
Также была встреча с Вселенским Патриархом Варфоломеем. Она меня очень воодушевила. Весь мир молится, и было сказано, что ситуация изменится к лучшему, и путин передумает убивать защитников Мариуполя. И, по нашему убеждению, вы знаете, они — герои наших дней. Но если их уничтожат, то они станут не только героями — память о защитниках Мариуполя останется в веках. Но этого нельзя допускать, они нужны нам живыми.
Мы бы хотели понимать, в каких условиях их содержат: кормят ли, есть ли условия для сна, не применяются ли пытки, потому что пока такой информации у меня нет, и это основная наша боль и наше беспокойство. Тем временем мы не сидим сложа руки: мы встретились с митрополитом Епифанием, попросили у него благословение на благое дело. Мы, родные защитников Мариуполя, хотим создать организацию, которая будет заниматься военнопленными — всеми.
